Обнаженные розы

ОБНАЖЕННЫЕ РОЗЫ Вместо пролога. В кабинете было светло и уютно. Темноволосая женщина, в деловом костюме, сидела откинувшись в кресле. — Вы готовы? Её собеседница, красивая белокурая девушка, неуверенно кивнула. — Как вас зовут? — Вероника. — А фамилия? — Лазовская. — Очень хорошо... Вы говорите, что можете увидеть воспоминания любого человека? Белокурая девушка опустила взор. Чуть пожала плечами. — Да. Это зависит... от случая. — С убийцей, который снимал кожу с девушек, случай был подходящий? Вероника едва заметно кивнула: — Да, к сожалению. — Вы видите только воспоминания жертв, или воспоминания убийцы тоже? — Тоже. — Интересно... Как он убивал? Расскажите. — Он... он, действительно, снимал кожу со своих жертв... — Вероника говорила нехотя, с сожалением. — А убийства обставлял сценическими декорациями - антуражем служили разные сорта роз. — Он любил розы? — Да. — А вы? — Я? — Любите розы? — Уже нет, — Вероника покачала головой. Темноволосая женщина усмехнулась, любуясь своей собеседницей. Ей нравились её искристые, невероятно яркие, синие глаза. — И вы, помогали майору Корнилову? — Да. — По своей воли? — Простите? — Вы, помогали ему по собственному желанию? — Да... да, конечно. — Что вами двигало? — Это долгая история... — Ничего. У нас ещё полно времени, до начала судебного заседания. Рассказывайте, Вероника. — Хорошо... Мне тогда было четырнадцать. Шла первая неделя летних каникул...                                   СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Понедельник, 2 июня. Что-то явно шло не так… Вода неуклонно продолжала сочиться через трубу отвода канализации, игнорируя качество материалов и потраченное время. Лежащий на кафельном полу мужчина раздраженно, сдавленно рыкнул: — Да что ж с тобой такое творится… — процедил он сердито. Он уже два раза разбирал и собирал трубы домашнего умывальника, но проблема с протеканием, несмотря на его усилия, продолжала оставаться актуальной. Он сел, потянулся за тряпкой, вытер руки и бросив тряпку рядом на пол, тяжело вздохнул. Скрипнула дверь ванной, он поднял взгляд и увидел, что к дверному косяку прислонилась женщина, с темно рыжими волосами до плеч. Кроме длинной мужской рубашки и трусов, на ней больше ничего не было надето, в руках она держала исходящую паром чашку. — Ну, как успехи, «Марио»? — Очень смешно, Рита, — вздохнул мужчина, — почему, каждый раз, когда я пытаюсь починить сантехнику в доме, ты называешь меня Марио? — Корнилов, — усмехнулась в ответ Рита, — Потому, что ты возишься с трубами и у тебя каждый раз новый уровень. — Ну, тогда этот уровень я почти прошел. Станислав Корнилов улыбнулся, глядя на свою жену и любуясь ее обнаженными ногами. — Поторопись, — хихикнула Рита, — завтрак почти готов. — А что у нас сегодня? — спросил Стас, снова ложась под раковину. — То, что ты любишь, милый. — О, — хмыкнул Стас, — я люблю почти всё, что ты готовишь. — Тогда тебе понравится. — Не сомневаюсь, — вздохнул Корнилов. Он разобрал трубы в третий раз. «Наконец-то»,-со злым торжеством произнёс он, обнаружив неполадку. Корнилов умело устранил её и начал торопливо собирать трубы обратно. В это момент, раздался внезапный звонок его мобильного. Стас подхватился, судя по рингтону, звонил кто-то из его оперов-или Домбровский, или Арцеулов. Он выскочил из ванной комнаты и быстрым шагом пересек холл, из комнаты, ему навстречу, вышла Рита, с чашкой в одной руке и звонящим телефоном в другой. С равнодушным видом она передала телефон мужу. Тот быстро чмокнул её в щеку и, зайдя в комнату, закрыл за собой дверь. На дисплее смартфона белела фамилия капитана Домбровского. Стас посмотрел в окно -  на автомобильную парковку. Он уже знал, зачем звонит Домбровский. Догадывался… Предчувствовал… Представлял... Стас принял вызов, поднес телефон к уху. — Стас, здорово! У нас…— поспешно начал Домбровский. — Какие на этот раз? — проговорил Стас, размеренно и тихо. — Что? — Какие розы, на этот раз? Домбровский замолчал, на пару мгновений. А затем с тяжестью и досадой произнёс: — Красные… Ящер говорит, что это Баркароле… — Понятно, — вздохнул Стас, — скинул мне адрес? — Так точно. — Ждите, сейчас буду. — Давай. — До встречи. Прежде, чем выйти из комнаты, он несколько мгновений постоял перед окном. Стас подбирал формулировки, чтобы помягче сообщить Рите о том, что завтракать ей придется сегодня одной. Опять. Однако, когда он вышел из комнаты, то увидел стоящую возле дверей Риту. Её изумрудно-зеленые глаза, которые когда-то сразили и пленили его, смотрели укоризненно, осуждающе. — Опять сваливаешь? — с сердитой язвительностью спросила она. — Рита, это… — По работе, — кивнула она, — я знаю. Он вздохнул. С каждым разом ,эти диалоги давались ему хуже и хуже… — Я постараюсь вернуться пораньше. — Ой, — Рита раздраженно вскинула ладони и направилась на кухню, — когда ты так говоришь, тебя можно даже к ужину не ждать! Езжай, Корнилов. Ты же единственный следователь в Москве! Без тебя никак не обойтись… Стас с сожалением, но бессильно, проводил её взглядом, пока она не скрылась за поворотом в конце холла. Затем он услышал, как хлопнула дверь на кухню. Корнилов поджал губы, цокнул языком. Видит бог, у него прекрасный брак, любимая жена, любящая и любимая дочь. Он всегда старался быть внимательным и заботливым мужем и отцом. Но, как бы ему не хотелось, он не мог не замечать ползущих по благополучию его брака змееподобных, хищных трещин. Пока их-немного, но с каждым годом, их число прибывает. Он чувствовал это, и Рита тоже. Он знал, что сейчас она сидит на кухне, возле нее стоит чашка с остывающим чаем. Она смотрит в окно, с сердитой обидой и раздраженным разочарованием. Стас наскоро переоделся, обул ботинки, накинул куртку и вышел из квартиры. Спускаясь по лестнице он прочитал SMS от Николая. Адрес был ему знаком — это недалеко от окраины столицы. Дорога, до пункта назначения, не заняла слишком уж много времени, всего около получаса, плюс-минус. Полицейские машины он увидел издалека-два полицейских УАЗа «Патриот», стояли прямо на повороте, перед кирпичной аркой. Стас припарковал свой чёрный Land Rover Defender рядом с УАЗами. Выбрался наружу, вдохнул прохладный, отдающий влагой воздух. Бросил хмурый взгляд на небо, оно было водянисто-серым, пасмурным. —Не совсем то, что рассчитываешь увидеть в начале июня,—подумал Стас. Стоящий возле УАЗов полицейские кивнули ему, когда Стас проходил мимо. Корнилов ответил таким же небрежным кивком, прошел под аркой, со старой кладкой, и оказался во внутреннем дворе. Здесь, в воздухе, повис плотный, сочный запах мокрой древесной коры и сырой земли. На асфальте, в лужах, блестели кусочки неба. Квадратный двор, по периметру, окружали ровные шеренги ветвистых тополей и мелких кустарников, а центр занимали восемь вытянувшихся, длинных, застекленных теплиц, точнее, это были розарии. Между теплицами вились и путались витиеватые, мощенные тропки. Сейчас десятки полицейских бродили по территории теплиц, полностью игнорируя аккуратные дорожки. Работали эксперты, сверкали вспышки фотоаппаратов. Криминалисты дотошно изучали местность. На траве и асфальте уже желтели яркие таблички, которыми были помечены возможные улики. Двое полицейских внимательно опрашивали трёх мужчин и одну женщину. Все четверо напуганы, впечатлены и шокированы. Женщина, с красными от слез глазами, и все мужчины, отвечали сбивчиво и невпопад. Стас вздохнул, скорее всего, это они и вызвали полицию. А значит, именно они нашли тело и значит, видели то, что видеть, обычным людям, совсем не стоит. Стас пошел по дорожке. Он дошёл до предпоследней теплицы. У входа стоял крепко сложенный, мускулистый бородач. Он был облачен в потертую, кожаную куртку с байкерскими нашивками. На нём были пятнистые камуфляжные брюки и черные берцы, с массивной подошвой. Из-под куртки, на футболке бородача, скалился клыкастый, красноглазый череп. А на мускулистой шее, с левой стороны, пестрела цветная татуировка с агрессивным вепрем. Таков был облик старшего лейтенанта Арсения Арцеулова, бывшего сотрудника ФСКН, с несколькими десятками операций под прикрытием за плечами. Он четыре раза уже получал капитана, четыре раза становился фигурантом грандиозных скандалов, чаще всего разбив кому-нибудь лицо или сломав пару ребер, и четыре раза менял погоны. — Привет, Стас, — Арцеулов протянул Корнилову свою широкую руку с волосатыми пальцами. Арцеулов был настоящим здоровяком, потому что даже Стас, с ростом в сто восемьдесят восемь сантиметров, уступал ему на добрых полголовы. Впечатление портил только объёмистый живот, выпирающий под футболкой. — Привет, — Корнилов пожал ладонь Арсения. — Коля и Ящер, внутри? — Ага, — кивнул Сеня. Стас остановился у порога, завешенного клеенчатой занавеской. — Ящер сказал…— Арсений не договорил и опустил взгляд. Стас, искоса взглянул на него. — Договаривай, — приказал он. — Ящер предполагает, что девчонке и двадцати нет… не было…— пробормотал бородач. Его густые, кустистые светло-рыжие брови сдвинулись вместе. Он басовито прокашлялся, с хрустом сжал кулаки. Стас тронул его за плечо, тот поднял на него угрюмый взгляд. Мало кто мог поверить, но этот, видавший виды здоровяк, был довольно чувствительным и даже ранимым. Стас отодвинул клеенчатую занавесь и вошел. Залетевший в розарий порыв влажного воздуха шевельнул сочно- зеленые листья роз. Стас остановился, рассматривая длинные ряды высоких стеблей травянистого цвета. Он был слегка впечатлен много сотенным обилием крупных, карминовых бутонов роз Баркароле. Из-за того, что нижние лепестки бутонов были намного темнее верхних, которые были намного ярче, отчасти создавалось впечатление, что розы Баркароле светятся мягким, плавным мистическим сиянием. — Стас? Он повернул голову влево и увидел щуплого брюнета, в синем деловом костюме. Он носил пышную, вихрастую причёску. Мужчина, в синем костюме, помахал Стасу рукой из-за четвертого ряда роз. Корнилов оглядел розарий, бросил взгляд на стеклянный потолок и подошел к брюнету. — Здоров, Коля, — он пожал небольшую руку Николая Домбровского. — Идём, — будничным тоном сказал Домбровский и, не вдаваясь в подробности, повернулся и пошел вдоль рядов роз. Стас двинулся следом. Розарий был перенасыщен сильным, плотным, почти осязаемым запахом роз. Сладковатый и сырой, с фруктовым душистым привкусом, густой аромат насквозь пропитал кислород в застеклённых стенах. Ступая по гравийной дорожке, следом за Домбровским, Стас снова взглянул на розы. Карминовые бутоны цветов немного клонились в их сторону, а слегка влажные листья трепетали от залетавших дуновений ветра. Они неожиданно напомнили Стасу человеческие ладони, а их тихий шелест — шум оваций. Розы как будто аплодировали, радовались, восторгались случившимся. Николай остановился, обернулся и пропустил Стаса вперёд. — Иди, один, — попросил он, — Я… я уже насмотрелся. Пойду перекурю с Сеней. Ты не против? — Иди, — кивнул Стас. Он увидел впереди мужчину, в белом комбинезоне, тот сидел на корточках возле открытого чемодана. Подходя к нему Стас ощутил знакомое всасывающее чувство в области живота и обманчивое, почти сонливое спокойствие. Он часто так реагировал, когда знал, что сейчас увидит тело, растерзанное очередным, человекоподобным монстром. Услышав шорох шагов Стаса, судмедэксперт обернулся. Случайный блик сверкнул на его очках. Он молча встал и сделал шаг в сторону. Стас остановился. Девушка, на полу розария, была в кругу лепестков роз, они окружали ее затейливым ореолом, она лежала на боку, свернувшись калачиком. Он не тронул её волосы, такие же прекрасные, длинные и густые, как и у других жертв. Но он раздел и обнажил её так же, как и других жертв. Он освободил её юное, хрупкое, тонкое тело не только от одежды, он избавил жертву от тесноты её собственной кожи. Корнилов молча рассматривал багровые, кроваво-сангиновые, влажные волокна поверхностных соединительных тканей, они обтягивали узловатые мышцы рук и ног, охватывали грудь, шею и живот. Стас тяжело сглотнул, но не отвёл взгляда. Вены, на теле, не были задеты, как и в предыдущих случаях. Поэтому на теле девушки сейчас медленно, нехотя засыхала вязкая и липкая, ярко-алая кровь, из разорванных капилляров подкожных слоев. Он задержал взгляд на ее белеющих, выпирающих глазных яблоках и черных точках зрачков, её глаза казались игрушечными. Он перевел взгляд на её приоткрытый рот, между зубов угадывался язык. —Кричала ли она, когда он с неё, ещё живой, последовательно сдирал слои кожи? Может быть, она умоляла его не делать этого? Может быть, даже клялась, что никому ничего не скажет, лишь бы он отпустил её? Может быть, в панике, целовала и обнимала его ноги, а может пыталась бежать и звать на помощь? Может быть…—подумал Стас. ОН закрыл глаза, опустил взгляд, коротко сглотнул и вздохнул. — Рассказывай, — не открывая глаз, велел он судмедэксперту. Ящер поправил очки и разведя руками начал: — Время смерти около четырёх часов утра. Стас сцепил зубы. Как раз, в это время, он был в постели с Ритой, они занимались любовью.  А он, в это время,- убивал. — Точно сказать смогу после вскрытия, — продолжал Ящер, — как ты понимаешь, отсутствие кожных покровов затрудняет… — Дальше. — потребовал Стас, не дав Яше договорить. Ящер прокашлялся: — Как и в предыдущих случаях, жертва скончалась от болевого шока и кровопотери, несовместимой с жизнью. Яша ещё раз медленно обошёл тело жертвы. — Мышечные и соединительные ткани почти не повреждены, кожу он снимал постепенно. Сначала сделал надрез возле основания шеи, вот тут, между позвонком С7 и D1, затем сделал надрез возле копчика, а потом длинным порезом через левую сторону спины — соединил оба надреза. Затем снял кожу с правой стороны спины. Надрезы совершались крайне острым предметом, с тонким лезвием и наклоном спереди, предположительно, это медицинский скальпель. Но я думаю, что скорее всего, нечто крупнее, например хирургический нож. — Почему? — спросил Стас и посмотрел на Ящера. Тот стоял на колене возле тела. Он поднял голову, взглянул на Стаса: — Такие широкие и длинные порезы легче делать хирургическим ножом, с более длинным лезвием и рукоятью. Стас кивнул: — Продолжай. Когда Ящер закончил отчет о первичном осмотрел тела, Стас лишь вздохнул: — Ничего нового, все то же самое- мёртвая девушка, без кожи, лежащая в кругу алых лепестков, отсутствие улик, кровь и розы. Опять розы, на этот раз, чёртовы Баркароле. Стас был равнодушен к цветам, но розы он постепенно начинал ненавидеть.                                  ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Понедельник, 2 июня. — Поторопись! Я закрыла глаза, вздохнула медленно, тихо постукивая кончиком ручки по тетради. Наша учительница по химии, Тамара Вячеславовна, никогда не отличалась терпением и тем скорее иссякало её терпение, чем больше она раздражалась, из-за того, что директор школы заставил её выйти в выходной день. Пусть и всего, на сорок с лишним минут. Поскольку Станиславу Владимировичу она возразить никогда не осмелилась бы, то вся её выпирающая желчь и язвительность полной порцией доставались мне. Знала бы она, что наши с ней желания, на данный момент, идеально совпадают. Я бы тоже хотела, как можно скорее, дописать эту гребаную контрольную, сдать, забыть и свалить отсюда поскорее. И я бы, возможно, давно бы уже это сделала, если бы кое-кто не ходил вокруг, стуча каблуками и ежеминутно нависая надо мной. — Лазовская! Я вздрогнула и закрыла глаза. Голос у Тамары Вячеславовны- скрипучий и визгливый, как у простудившейся вороны. Я подняла на неё взор, она снова стояла надо мной. Руки сложены на груди, губы, накрашенные ужасной темно- красной помадой, со злостью поджаты. Глаза. из-под очков, впились в меня с лихорадочной ненавистью. — Ты собралась тут, до вечера сидеть?! Не знаю, как у тебя, а у меня таких планов нет! — Конечно, — подумала я, — можно подумать, я горю желанием, в первую неделю каникул, торчать тут, в жарком классе, и корпеть над задачами по химии. — Тамара Вячеславовна, не кричите пожалуйста, — миролюбиво ответила я. — Я уже заканчиваю. — Живее! — визгливо прикрикнула она на меня. Я чуть скривилась, нахмурилась. — Хорошо, хорошо... — пробормотала я. Учительница по химии продолжала топтаться рядом, я устало вздохнула. Предпоследняя задача по химии казалась нелогичной, не понятно было, с чего начинать решение. Но, спустя пару минут, у меня появились кое-какие догадки, однако проверить их я не успела. Моя тетрадь со свистом выпорхнула из моей руки. — Всё! — объявила Тамара Вячеславовна, прижимая мою тетрадь к груди, — время вышло! Результат узнаешь в понедельник! — Тамара Вячеславовна! — я развела руками, — дайте мне, пожалуйста, пол минуты, я уже поняла, как решать… — Лазовская, не испытывай моего терпения! — Тамара Вячеславовна грозно, властно стуча каблуками, прошла к столу, взяла сумку, пиджак, в руках у нее зазвенели ключи. — Всё. Я закрываю класс! — объявила она, — ты идёшь? Или здесь будешь ночевать?! Я пару секунд обескураженно взирала на неё, затем собрала свои вещи и сердитая вышла из класса. За моей спиной Тамара Вячеславовна поспешно закрыла кабинет. Я подождала, пока она пройдёт, идти вместе с ней мне не хотелось. Она обогнала меня, да так поспешно и ретиво, что на лестнице два раза споткнулась и чуть не пересчитала хребтом все ступеньки. Хорошо, что не грохнулась, а то ещё сказали бы, что это я её из мести… Оказавшись на первом этаже школы, я поспешно направила свои стопы к нашему актовому залу. Я безбожно опаздывала и кое — кто там уже, наверняка, все ногти сточил от переживания. Подходя к дверям зала, я уже услышала глухо звучавшие, неуверенные ноты мелодии фортепиано. Фортепиано? — Значит я не опоздала? — было бы гораздо хуже, если бы уже рычала ритм — гитара. Подбежав к дверям, я остановилась. Стиснув зубы от усердия, открыла тяжелые двери актового зала как можно тише, чтобы они, как всегда, не отозвались протяжным скрипом. В актовом зале было темно. Освещалась только деревянная сцена и синий занавес за ней. Внизу, во втором ряду, сидели пять человек: два завуча, два учителя музыки и историк. Таков был состав комиссии, отбиравшей участников музыкального конкурса, который должен был состояться в следующем месяце, и в котором должны были принять участие, что — то, около сотни школ. Это серьезное мероприятие, с серьезными призами, для первых трёх мест. И именно на одно из этих мест, метила моя лучшая подруга, Лерка Логинова. Я увидела её внизу, в четвёртом ряду. Она, единственная из всех собравшихся здесь претендентов на участие, светила мобильным телефоном. Я спустилась в её ряд, осторожно подошла к ней. Лера увидела меня, спрятала смартфон. — Привет, — подойдя к ней, я чмокнула воздух возле её уха. — Привет, — Логинова ответила тем же. — Я тебе в «Телегу» уже триста сообщений отправила! — оживленно и взволнованно прошептала она. — Я знаю, — извиняющимся тоном ответила я, — но я только — только вырвалась из под власти Воблы. — И как оно? — с легким ехидством спросила Лерка. Я отмахнулась. — Будет лучше, если я воздержусь от того, чтобы делиться впечатлениями. Логинова в ответ понимающе захихикала. Она держалась бодро, но я видела, что она волнуется. На сцене сейчас завывала какая — то девчонка из старших классов. Честно говоря, голос у нее так себе. Лерка от нетерпения и волнения постукивала ногой по полу, рядом, на соседнем кресле, лежала её гитара в чехле. — Лер, — я коснулась её руки. Она встрепенулась и взглянула на меня. — Чего? — Не нервничай… У тебя всё получится. — Надеюсь. — Нет, — я покачала головой, — ты должна это знать твёрдо и уверенно! Логинова кивнула и нервно улыбнулась. — Ты сейчас это говоришь, как моя подруга? — она посмотрела на меня, её малахитовые глаза сверкнули в густой полутьме актового зала. — Нет, — усмехнулась я, — скорее как фигуристка, которая падала столько раз, что вспоминать обидно, в том числе, и на чемпионате Европы. — И как ощущения? — Ну — у… — протянула я, — самое главное не заплакать… — Очень ободряюще, — хмыкнула Лерка. — Слушай, Лер, — я полностью повернулась к ней, — представь… представь, что ты на вечеринке, помнишь, как на днюхе у Сливки? — Помню, — Лера начала улыбаться, — вам же тогда правда понравилось? — Лер, — протянула я, — если бы мне что — то не понравилось… я бы тебе сразу сказала, когда мы домой ехали. Лера захихикала. — А я думала, что в обязанности лучшей подруги входит перманентная моральная поддержка и бережное отношение к моим чувствам. — Безусловно, — согласилась я, — А еще уникальное свойство лучшей подруги незаметно для других указывать на ошибки, чтобы потом, твоя лучшая подруга не совершала их перед лицами тех, кто молчать не будет. Лерка кивнула, улыбнулась и заметно повеселела. Похоже мне удалось поднять её боевой дух на пару десятков очков, а может и больше. — Логинова! — донеслось снизу. Мы посмотрели на коренастую женщину с кучерявыми волосами, одетую в полосатый пиджак. — На сцену! — скомандовала завуч старших классов. — Иду, — откликнулась Лерка. — Ни пуха, — шепнула я. — К чёрту! — взволнованно ответила Лерка. На счастье, мы скрестили указательные пальцы правых рук, а затем Логинова поспешно спустилась вниз. Я сплела пальцы рук, прижала к губам, плотно сомкнула колени, взволновано потерла их друг о друга. Беспокойство внутри меня, казалось, скручивало внутренности в жгут, а затем резко отпускало. И так с нарастающей периодичностью. Лера вышла на сцену в джинсах, чёрной футболке с лого AC — DC, в цветных кроссах от NEWBALANCE, с гитарой на поясе, её темные волосы разливались по плечам. Она подошла к микрофону. — Вале… — ее слова неуверенно вырвались из динамиков. Но она тут же поперхнулась, отвернулась, снова прокашлялась. — Не волнуйся ты, так… — процедила я, отчаянно болея за Логинову. За спиной раздалось какое — то перешептывание и хихиканье — Валерия Лог — гинова. — заикаясь проговорила Лерка. — Восьмой… в смысле, уже девятый… Но… Восьмой — А класс. Смех за моей спиной прозвучал громче, добавился низкий, мальчишеский голос. Я раздраженно засопела. — The Cranberries…— объявила Лерка — «Зомби». — Приступайте, Зомби. — пренебрежительно хмыкнула завуч в полосатом пиджаке. Я снова услышала мерзкое хихиканье в верхних рядах. Я вздохнула, с трудом удавалось побороть желание швырнуть ботинком в источник издевательских смешков. Слева от меня, через три стула, сидел насупленный парень в джинсовой куртке. Рядом с ним стоял барабан, на нем сверху лежали палочки. Сам барабанщик щелкал резинкой для волос в руках, тоже нервничал. — Извините, — я наклонилась в его сторону. Он обернулся. — Молодой человек, а вы мне не одолжите свою резинку ненадолго? Он несколько секунд смотрел на меня, затем пожал плечами, и молча протянул резинку. — Благодарю, — проговорила я. Лера уже начала играть вступительные аккорды, одной из своих любимых песен. Но смешки на верхних рядах не утихали. Когда Логинова запела, я быстро развернулась, натянула резинку на ручке, наугад прицелилась и отпустила, и тут же быстро отвернулась. С заднего ряда донеслись шипение и ругательства, но смешки стихли. А Лерка переходила к припеву, её голос нарастал, в куплетах зазвучали сердечные эмоции. Я ощутила взбирающиеся по коже щекотные мурашки. Лерка даже не осознает каким потрясающим голосом обладает! — With their tanks and their bombs And their bombs and their guns In your head in your head they are crying, — своим сильным, пронизывающим и захватывающим голосом пропела Лерка. Мгновение и она с чувством запела припев: —  In your head In your head Zombie, zombie, zombie, ei, ei What's in your head? In your head Zombie, zombie, zombie ei, ei, ei, oh do do do do do do do do… Её гитара ревела, рычала вибрирующими басами, которые перетекали в более высокие ноты, сливаясь в единую мелодию. Музыка Леры вырывалась из души и брала других за душу, проникала в сердце и наполняла его живительной, пламенеющей энергией, а слова её куплетов звучали искренне, эмоционально, по — настоящему. Я видела, как реагировали сидящие в зале другие претенденты, они все смотрели и слушали её с неподдельным восхищением. Некоторые даже стали похлопывать в ритм знаменитой композиции. Надо ли говорить, как в эти минуты, я гордилась своей подругой. Лера доиграла финальные аккорды и закончила мелодию —коротко и изящно. В зале немедленно раздались гулкие аплодисменты. Я оглянулась, вместе со мной аплодировало еще человек двенадцать, из двадцати присутствующих. Я смотрела на Лерку, она, улыбаясь поклонилась, взмахнув густой гривой темных волос. — Спасибо, спасибо, — прозвучал голос завуча старших классов. — Молодец Логинова, голос у тебя хороший, сильный и мелодичный, а вот репертуар подкачал, уж извини. Я так и замерла: «Что несёт эта женщина?!» — У нас приличный конкурс, — назидательно и с нажимом произнесла завуч, — к тому же, песни должны быть отечественные. — Я… я не знала, — пролепетала Лерка, — в условиях ничего не было об этом сказано… — Значит, нужно было уточнить, — бескомпромиссно и безжалостно заявила завуч. — Извини, ты не проходишь. Следующий! Я видела, как Лерка уныло поплелась со сцены. — Тю, блин, — протянул какой — то парень с нижних рядов, — единственная нормальная песня… И такое… Остальные присутствующие тоже по возмущались, но, естественно, заступаться за Лерку никто не стал. Спустя десять минут мы шли по улице мимо домов и витрин магазинов. На улице властвовал не очень тёплый, но уже довольно ласковый ветер. Город заметно и густо озеленился. Вдоль тротуаров шелестели пышной листвой раскидистые деревья и цвели клумбы, только что бабочки не летали. Лерка вдруг молча остановилась перед шикарной витриной магазина музыкальных инструментов. Глаза моей лучшей подруги прилипли к выставленной на продажу гитаре. — Смотри, какая… — прошептала она восхищенно. Я окинула гитару взглядом: «Да, красивая». Раз Лерка ею восхищается, наверняка, хорошая и дорогая. — GIBSON FIREBIRD, — проговорила Лерка с завистью и жаждущим взглядом, — Не то что мой хлам. Я скосила на Логинову глаза, взглянув с сочувствием. — Лерка, у тебя тоже хорошая гитара. Вон у тебя на ней Дэн Рейнольдс* (вокалист группа Imagine Dragons) расписался. Чем не знак качества? Лерка улыбнулась, но улыбка не долго красовалась на её губах. Спустя несколько секунд, она снова понуро поплелась вдоль улицы. Я вздохнула, пошла рядом. По дороге проносились автомобили, тротуар был заполнен людьми. От шума и суеты города мы укрылись в одной из уютных, милых кафешек. Здесь подавали вкусные коктейли, десерты и мороженное. А еще были мягкие, малиновые диванчики, как в американских сериалах. Вообще кафе было сделано, по типу, американской закусочной. Мы переступили порог, вытерли ноги о клетчатый половик. Стоявший за барной стойкой молодой парень кивнул нам, подмигнул. Он нас уже выучил. Не мудрено, ходим мы сюда часто. Внешность и у меня, и у Лерки довольно запоминающаяся. Она — зеленоглазая, высокая, для своих пятнадцати, длинноногая брюнетка, выше меня почти на голову. А у меня белокурые, почти платиновые волосы и синие глаза. Из — за того, что я еще, нередко, ношу косу, знакомые и друзья говорят, что я очень похожа на одну диснеевскую принцессу, которая отличается пристрастием к холоду и льду. Тем сильнее их подколы, учитывая, что я с четырех лет занимаюсь фигурным катанием, а зимой люблю кататься на сноубордах. Людей в кафе было немного, все — таки рабочий день. А школьники и студенты, большей частью, в такое время, или спят или еще тусят дома. Мы выбрали свое любимое место у окна. Я положила свой мини — рюкзак рядом на диван, взглянула на Лерку. Логинова сидела, сложив руки на груди и смотрела в одну точку. — Так, надо её из этого состояния вытаскивать, а то депрессия затянется и последствия могут быть непредсказуемыми. Ладно, не в первый раз. — О чем думаешь? — я хотела вызвать ее на разговор, на диалог. Лерка, когда расстроена, ей нужно дать возможность выговориться, как и всем нам. А моя задача, как подруги, внимательно выслушать и возможно дать совет. — Да так… думаю почему в моей жизни то чёрные полосы, то вообще сплошное говно… — скривившись ответила Лерка и взглянула в окно. Её взгляд проследил за парочкой влюбленных, что посмеиваясь неспешно прогуливались вдоль магазинов. — Доброе утро, милые леди, — к столу подошел парень лет восемнадцати, в белой рубашке, чёрных джинсах и малиновом фартуке. Его яркая малиновая бабочка вызывала у меня неудержимое умиление. — Не для всех оно сегодня доброе, — проговорила я с улыбкой, глядя на Лерку. Та сидела, подперев щеки кулаками, она ответила мне унылым, флегматичным взглядом, слегка поморщив нос. — Понял, — протянул официант, — вам что — нибудь для поднятия настроения? — В точку, — кивнула я, — два фиалковых мороженых и два чая, зелёный жасмин и чёрный «Эрл Грей». Официант, с миловидной бабочкой, записал всё это в свой блокнотик. — Что — нибудь ещё? — Нет, спасибо, — я покачала головой. Когда официант ушел, я перехватила взгляд мужчины, сидевшего в другой стороне зала. У него были рыжевато — соломенные, зачесанные назад волосы и такого же цвета борода. Он сидел перед полупустой, прозрачной чашкой с кофе, рядом лежала книга. Я попыталась прочитать название, но она лежала слишком далеко. Мужчина опустил взгляд и раскрыл книгу. Я ещё пару секунд с подозрением, придирчиво его рассматривала. Меня насторожило, как он попытался спрятать взгляд, он, словно, опасался долго смотреть мне в глаза. Как будто в его взгляде, в его глазах я могла бы увидеть нечто такое, что он тщательно намеревался скрыть. — А знаешь, — проговорила внезапно Лерка, — может оно и к лучшему. Я встрепенулась, уставилась на неё. — Ты о чем? — я снова бросила опасливый взгляд на мужчину с книгой и кофе. Он довольно искусно изображал, что полностью увлечен чтением. Как же! Вон как пальцы стучат по столешнице — нетерпение или нервы? — Я думаю, — проговорила Логинова, — что может и хорошо, что мне не доведется участвовать в этом дебильном конкурсе —  пошли они все на ***. Я закрыла глаза при звуке её ругательства, категорически не могу привыкнуть к грубой брани. Я вздохнула протяжно и тяжело выдохнула. — Думаю тебе стоит попробовать реализовать себя в чем — то другом. — В смысле? Другой конкурс? — нахмурилась Логинова. — Возможно, — кивнув, протянула я, — но я говорила не об этом. Я чуть наклонилась вперед и сложила руки на столе, как за партой. — Может быть тебе попытаться выступить в каком — нибудь… клубе, на каком — нибудь мероприятии?.. — О, да, — пробурчала Лерка угрюмо, — как будто меня там ждут… — Конечно, никто тебя там не ждёт, — я старалась быть мягкой, но говорить правду, — нужно прийти и заявить о себе, Лер. Она подняла на меня свой взгляд, в её малахитовых глазах поблескивали слезы. — Лерка… Лерочка…— я протянула руку и взяла её за ладонь, — да ты что! Подумаешь, какой — то… вшивый конкурс! Нашла из — за чего расстраиваться! Ты уже их послала и правильно сделала. Не получилось здесь, попробуй в другом месте! Ты талантлива, у тебя шикарный голос, и ты потрясающе играешь. Только верь в себя, прошу тебя! — Не знаю, Ника… — Лера шмыгнула носом, — что мне канал на ютубе сделать и свои песни записывать? Я воодушевленно вскинула брови, чуть приоткрыв рот. Лера увидела выражение моего лица. — Да ну, нафиг… — нахмурилась она и подозрительно взглянула на меня, чуть склонив голову набок, — ты серьёзно?.. Я с счастливой улыбкой, несколько раз, оживленно и быстро кивнула. — Слушай… Ну, кому в реале нужна моя музыка? — Лера сложила руки на груди, откинулась на спинку дивана, — там таких, как я… тысячи… — Во — первых, — я щелкнула пальцем, — таких, как ты, точно нет, запомни это! Во — вторых, рок — групп, певцов и певиц тоже, извини, на самом деле, как травы… Лера посмотрела мне в глаза долго и внимательно. — Но слушаем то мы только тех, кто действительно великолепен и шикарен в своем репертуаре, — с толикой торжества проговорила я. Лерка опустила взгляд, задумалась и вздохнула. Я наблюдала за ней, за выражением её лица. — Надо будет кучу всего купить… — неуверенно проговорила Логинова. — У моего дяди есть хорошие камера и микрофон, — призналась я. — Сможешь подогнать? — оживилась Лерка. — Само собой, — кивнула я. — Слушай, — улыбнулась Логинова, — а зачем Сигизмунду Владиславовичу понадобились микрофон и камера… Он, что — унее на лице расползлась широкая улыбка, — Он тоже собирался снимать? Серьёзно? Блог? Про автомобили? Я несколько раз кивнула и опустила взгляд на стол: — Была какое — то время такая идея. — Не срослось? — с усмешкой спросила Лерка. — Да не то чтобы… — я пожала плечами, — просто, скорее всего, ему это было не совсем по душе. — А зачем он тогда все это затеял? — удивилась Логинова. Я тихо засмеялась. — Потому, что нынешние автоблогеры, в большинстве своем, вызывают у моего дяди раздражение и презрение. Лера понимающе улыбнулась. Моего дядю Сигизмунда она хорошо знала. Он увлекался автомобилями, моторами, и грезил ошеломляющей скоростью… и сиюминутной свободой, которую она способна подарить. Таким же был его младший брат, мой отец. Я, кстати, тоже унаследовала это пристрастие к скорости. Нам принесли заказ. Мы принялись за мороженое. Настроение улучшилось, что называется с первой ложки. — А ты не боишься? — Лерка кивнула на мое мороженное. — Чего? — я застыла с ложкой в руке. — Ну — у, вас же там взвешивают, перед тем как на лёд выпустить. Я пренебрежительно дёрнула плечом. — Я и так сладкое ем иногда и по чуть — чуть. К тому же, у меня отличный обмен веществ и ещё я бегаю, почти каждое утро. Так что вряд ли я могу поправиться, даже на самую малость. Проверено. Логинова ухмыльнулась. Мы уплетали мороженное и обсуждали, как Лерке стоит назвать свой будущий канал на YOUTUBE. Давешний стрёмный мужик, с кофе и книгой, внезапно поднялся и целенаправленно двинулся к нам. Я заметила его, отвлеклась от еды, посмотрела ему в глаза. Он поймал мой взгляд, обезоруживающе, добродушно улыбнулся. Улыбка была фальшивой... Ненастоящей… Трусливой... Его походка — тоже была актёрской игрой. Ввиду всего выше перечисленного, этот тип вызывал у меня неприязнь и настороженность. Он приблизился к нам. — Привет, девчонки, — фамильярно поздоровался он, — как у вас дела? Лера окинула его насмешливым взглядом. — А вы с какой целью интересуетесь? — игриво спросила она. Я окинула её предостерегающим взглядом. Но, Лерка этого не заметила. Ей льстило внимание взрослых парней и мужчин. И сейчас она опять начинает кокетничать. А вот у меня подкатывающий к двум восьмиклассницам взрослый мужик вызывал серьёзные опасения и на это у меня была сотня причин. — Просто, — протянул неприятный субъект. — Увидел двух красивых девушек, у которых явно что — то стряслось. — И чем вы можете нам помочь? — холодно, слегка высокомерно спросила я. Он посмотрел на меня. Я ему тоже не нравилась. Точнее ему не нравилось мое поведение и, наверное, мой взгляд. — Меня зовут Игорь, — представился он. Мы с Лерой переглянулись. У Лерки в глазах был вопрос и неподдельный интерес. Я посмотрела на неё с намеком и укором. Мужчина понял, что свои имена мы ему называть не намерены. — Как я понял, у вас финансовые трудности? — он бесцеремонно сел рядом с Лерой. Логинова неловко подвинулась, глядя на незнакомца со смешанным чувством недоверчивости и любопытства. — Я просто сидел неподалеку и… — Подслушивали наш разговор, — закончила я за него, — это было заметно. Он взглянул на меня. Улыбнулся, но взгляд его выдавал. Я его явно раздражала. — Каюсь, — он шутя кивнул, — подслушивал… Но! Он вскинул вверх палец. Выдержал, как ему, наверное, казалось интригующую паузу и произнёс: — Не из праздного любопытства, девчонки. Он взял со стола салфетку, начал крутить в руках, посмотрел на Леру. — Я так понял ты певица?.. Но еще непризнанная? Сама пишешь и играешь? Он снова обворожительно улыбнулся. Я недовольно поджала губы. Неприятно было видеть, как мою подругу внаглую и довольно банально охмуряют. Не то, чтобы я с ним была не согласна. Лерка и, правда, сама пишет и играет, и каверы тоже записывает, но меня все больше и больше настораживали его мотивы. — Что ему от нас нужно? Логинова хмыкнула. — Н — ну… д — да, но… — она изумленно изогнула брови. — Тебе то, что? Тоже музыкант, что ли? Не поверю. — И правильно, — легко согласился он, — я не музыкант. Он по очереди посмотрел на нас, снова стараясь заинтриговать. — Я фотограф. Я удивленно вскинула брови. — Ну, это может многое объяснить. И странное поведение в том числе. Среди профессиональных папарацци еще и не такие экземпляры бывают. Рассказывали мне про одного чудака, который переодевался врачом и во время родов фотографировал рожениц, что называется в процессе. Потом пару лет отсидел за свои фокусы и теперь птичек и города снимает. Этот тоже, вполне, может быть фотографом. Но почему у меня такое стойкое ощущение, что он или лжет или не договаривает неприятную часть правды. — А что вы фотографируете? — спросила я с легким высокомерием. — Интересно? —улыбнулся Игорь мне. В его глазах промелькнуло короткое торжество. — Праздное любопытство, — поддразнила я его и кивнула, — так что? Он развел руками. — Человеческую натуру. Он положил руку на спинку дивана, за головой у Леры, словно собираясь обнять её. — Но, — Игорь усмехнулся и, немного помолчав вкрадчиво добавил, — обнаженную. Лера отпрянула от него и скривившись произнесла: — Я, надеюсь, ты не вообразил себе, что мы можем согласиться тебе позировать? — У большинства, кому я предлагаю, именно такая реакция, — шутливо усмехнулся фотограф, — но, все меняется, когда я называю сумму гонорара. С этими словами Игорь вынул из нагрудного кармана ручку, сложил в четыре раза салфетку и осторожно написал пятизначное число. — И это только за первые двадцать снимков, — он спрятал ручку обратно, — потом ещё столько же. Всего может быть три — пять фотосессий. Он положил на стол визитку и встав из — за стола, ещё раз попытался сразить нас своей улыбкой. — Вы обе очень клевые киски, если надумаете подзаработать — звоните. Он повернулся, чтобы уйти, но остановился, обернулся и, словно бы, невзначай заметил: — Двух фотоссесий как раз хватит, чтобы купить GIBSON FIREBIRD. Пока. Я проводила его гневным взглядом, посмотрела на Лерку. Логинова взяла в руки его визитку. — Лера, даже не думай! — я взялась за край стола. Я была сердита и напряжена. Меня до крайности возмутило похабное предложение этого самодовольного засранца! Она подняла на меня взор и быстро отложила визитку. — Я просто посмотрела, — пробормотала она. Её задумчивый взгляд опустился на салфетку, но она тут же встрепенулась и посмотрела в сторону, словно, ее вдруг резко заинтересовала обстановка в кафе. Я вздохнула, взяла салфетку, с обозначенной суммой, и порвала. — Лера, ты можешь заработать на гитару сама, без этого, — я с презрением кивнула на мусорную урну, — тем более, если начнешь записывать музыку на собственном канале. Логинова пожала плечами. — Слушай, я просто прикинула. — Что тут прикидывать? — возмутилась я. — Надо было вообще полицию вызвать и… — И что ты им скажешь? — усмехнулась Лерка. — Ай — яй — яй, этот дядя предложил мне голышом пофоткаться? — Вообще — то, мы с тобой несовершеннолетние, — рассудительно заметила я. — И он не может предлагать нам такие вещи. Это статья. — Жаль тебя расстраивать, Роджеровна, — Логинова поковыряла ложкой остатки мороженного, — но даже если бы его арестовали, вряд ли бы он получил срок. — Если бы его арестовали, — не согласилась я, — он бы, хоть какое — то время, не лез бы ни к кому с такими пошлыми, грязными и извращенными предложениями. — О — о, — протянула Лерка и ехидно ухмыльнулась,— и это мне говорит фанат Игры Престолов? — Причем тут сериал? — удивилась я. — При том, что там секса больше чем сюжета. — Нет, — усмехнулась я, — просто некоторые ничего кроме секса в нем не замечают. — Ой всё, ладно, — Лера подняла ладони, — я беру свои слова обратно. Замечательный сериал! Все! Только не заводись. — Я и не собиралась, — ответила я, чуть прикрыв глаза, — но — о… Лер… — Что? — Пообещай, пожалуйста, что ты не будешь ему звонить. — Кому?.. — нахмурилась Лерка, облизнув ложку с мороженым и пренебрежительно фыркнула. — Да нет, конечно, я с тобой согласна. Гитару я, конечно, очень хочу, но — о… Как — то вот… не таким образом. Я испытала невероятное облегчение. Не то, чтобы Логинова тяготела к участию в эротических фотосессиях, просто она, на самом деле, лишена большинства комплексов (кроме тех случаев, когда выходит на сцену). При этом ей свойственны дерзость, своенравность и изрядная доля наглости. А еще на многие вещи, которые лично меня повергают в шок, она реагирует с незатейливым вопросом: «А что тут такого?». Мы еще около двух часов просидели за столом. Обсудили ее будущий канал и что для него нужно? Какие ее личные хиты следует выложить первыми? И когда я передам ей камеру и микрофон? Затем Лерке позвонила мама, и она попрощалась со мной. А я доела мороженное, еще немного посидела, размышляя над тем, как помочь Лерке, а потом поехала домой. Выйдя из кафе, я направилась к метро. Подойдя к ступеням, ведущим вниз на станцию, я остановилась, закусила губу и закрыла глаза.  Меня будоражил и стальной хваткой сковывал инстинктивный страх. Я боялась того, что меня ждёт там. Внизу. В метро. Среди толпы людей. Я отошла от спуска. Мне нужно было собраться с силами, перевести дух и избавиться от накатывающей паники. Чтобы вы не посчитали меня чокнутой социопаткой или особой, страдающей психическими заболеваниями, я попытаюсь объяснить причину своего страха. — Только, пожалуйста, убедительная просьба, реагируйте… по — спокойнее. Идёт? Не буду долго разглагольствовать и рассказывать всю предысторию моей жизни. Помимо школы, фигурного катания, друзей, обыденных и повседневных событий и прочих, бытовых проблем … есть и другая сторона моей жизни. Точнее… Особенность. Способность. Проклятие. — Я… хм… я вижу воспоминания. Нет, нет, нет. Не надо кривиться. Вы не понимаете ещё, о чем я говорю. Я не просто их вижу. Я… я их проживаю. Я в них участвую. Иногда я вижу их со стороны. Иногда я вижу глазами тех, чьи воспоминания ворвались в мое сознание. Это началось… Наверное…  примерно лет в семь, может быть чуть раньше. Уже тогда я начала видеть вещи, объяснить которые мне никто не мог. Не знаю как, но у меня хватило разума, никому об этом не рассказывать. Я боялась, что родители решат, что я больна, что со мной что — то не так. Я боялась, что они откажутся от меня. Зачем им такая дочка? Ненормальная… С возрастом я стала видеть чужие воспоминания чаще. Видения становились длиннее и эффектнее. Я постепенно разбиралась в их природе. Они возникают внезапными, невероятно реалистичными, видениями. Накатывают неожиданно. Пленяют разум, подчиняют мое сознание. Уносят меня в прошлое других людей. Я, против своей воли, вместе с ними переживаю события из их жизни. Это происходит не всегда. Иногда я могу несколько дней не видеть ничего такого. Но, чаще всего, я, почти каждый день, вижу по нескольку мелких эпизодов из жизни других людей. И я никак не могу это контролировать. Ну, точнее могу, но только в одну сторону. Я могу постараться увидеть чье — то воспоминание и, иногда, у меня это получается. Но главная проблема заключается не в этом. Трудно поверить, но к этому всему можно привыкнуть. Точнее, можно было бы, если бы не одно «но». Воспоминания, которые я вижу, чаще всего самые запоминающиеся для тех людей, которым они принадлежат. Это воспоминания с самыми сильными пережитыми эмоциями. Именно такие я вижу чаще всего. Именно такие надолго остаются в моем сознании и потом мучают периодическими, внезапными приступами. И хорошо, если я увижу и переживу, чей — то день рождения, чью — то свадьбу, чье — то повышение или чей — то триумф… Но человеческая природа такова, что лучше и крепче всего, люди запоминают самое плохое, что случилось в их жизни. Самое плохое. Самое ужасное. Самое отвратительное. Как раз то, что они с усилием стремятся забыть, или хотя бы скрыть. События, которые вызывают самые негативные эмоции. Ревность. Ненависть. Драки. Ссоры. Месть. Предательства. Убийства… Да, как вы, наверное, догадались, именно последнее, в буквальном смысле, моя головная боль. Я вижу такие воспоминания не то чтобы часто, но достаточно нередко, чтобы они пропитывали мое сознание и укоренялись там, для того, чтобы возвращаться вновь и вновь. Когда такое происходит то я, с кошмарными подробностями, вновь и вновь могу переживать все то, самое мерзкое, пугающее и отвратительное, на что способна тёмная сторона человеческой сущности. Часто мои видения врываются в мои сны. Я часто просыпаюсь по ночам, в поту, с лихорадкой, преисполненная ужасом от того, что я увидела. Ведь все, что было в видении, скорее всего правда. И наконец самое гадкое. Есть воспоминания, которые остаются со мной. Усиливаются. Повторяются чаще и чаще, снова и снова, доводя меня до состоянии истерики и панического ужаса. И заканчивается это кошмар только лишь тогда, когда жертва, чье воспоминание терзает меня, отомщена, а ее убийца понес наказание. Я не знаю, как это объяснить, но это несовпадение. И другого способа избавиться от таких воспоминаний нет. По крайней мере я его не знаю. А что касается моего пребывания в метро, то не трудно догадаться, что шансы увидеть там десятки и даже сотни чужих воспоминаний равны почти ста процентам. И если в школе, в конце концов, к моим видениями можно было привыкнуть, тем более, что особо страшных видений я там не видела, то метро — дело кардинально другое. — Есть теория, что каждый человек, примерно четыре раза в своей жизни проходит мимо убийцы. Так вот это — враньё! В метро их десятки, если не сотни. Не верите? Сомневаетесь? А что вы знаете о тысячах людей, которых ежедневно видите в метро? Кто — то нечаянно сбил ребенка на машине. Кто — то в детстве насмерть замучил кошку. Кто — то в ссоре зарезал жену или из ревности убил соперника. А есть те, кому это нравится, кто получает от чужих мучений, страданий и боли — истинное наслаждение и сексуальное возбуждение. И, вы уж извините за прямоту, но любой из них, вполне мог бы ехать с вами в одном вагоне метро, даже стоя совсем рядом. Но вы никогда ничего не узнаете. Разве, что из новостей. Или, упаси вас бог, увидеть истинную сущность человекообразных монстров, чего я вам искренне и от души, желаю избежать. В метро я, все — таки, спустилась.                                       СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Понедельник, 2 июня. Сигарета вяло тлела в пепельнице, медленно истекала вьющимся дымком. По кабинету начальника, Уголовного розыска УВД города Москвы, расплывался сухой и горький табачный запах. Генерал, Савельев Антон Спиридонович, рассматривал сделанные на месте последнего преступления снимки. — Сколько ей было лет? — спросил он глядя на фотографию. — Восемнадцать, — Стас смотрел вниз, на стол, он не мог себя заставить смотреть на Савельева. — А другим жертвам? — Первой, тоже восемнадцать, — ответил Корнилов, — а второй —  пятнадцать. — Первой, второй, — хмыкнул Савельев, — ты хоть фамилии их помнишь? — Богуслава Мартынова и Яна Долгобродова. Стас посмотрел на генерала. Тот поднял взгляд светло — голубых пронизывающих, жестоких глаз. — Я помню их всех, — ответил Стас. — Хорошо, — проговорил Савельев и кивнул на фотографию, — мать Богуславы Мартыновой, первой жертвы, вчера порезала себе вены, и сейчас находится в реанимации. Стасу показалось, что запах табака в кабинете стал горше, он начал царапать горло и слегка печь глаза. — Мы делаем всё возможное. — Я знаю, Стас. Нужно сделать больше. Корнилов закрыл глаза. — Знаю. — Что по уликам? Стас стиснул зубы, как от боли. — Чисто, как в операционной. Савельев глухо промычал, вздохнул, отложил папку с фотографиями. Затем он наклонился вправо, достал из ящика стола свернутую в трубку газету. — Полюбуйся. Стас взял у него газету. Это был свежий выпуск «Ежедневного обозревателя». На первой полосе крупными, жирными буквами красовалось: «Очередная жертва Романтика» А ниже, чуть меньшим шрифтом: «Что предпримет полиция? Как долго мы ещё должны бояться за своих дочерей?» — Они дали ему прозвище, — Аспирин затушил тлеющий окурок в пепельнице. Стас невесело усмехнулся. — Стало быть, он им понравился. — Только до тех пор, пока вы его не поймаете, — заметил генерал Савельев. Стас отложил газету, посмотрел на генерала. Тот взглянул на него поверх очков. Стас видел, что Савельев испытывает тревогу, раздражение и тщательно скрытую надежду. — Что ты намерен делать? Корнилов отвел взгляд. Затем оглядел висевшие на стене, напротив, фотографии и наградные листы в рамках. — Я хочу понять, как он выбирает своих жертв? — Насколько я знаю, между девочками нет ничего общего, — заметил Аспирин. Стас шевельнул руками. — Ну, почему. Кое — что есть. Они все молоды, красивы, все отличницы в своих ВУЗах, правильные и морально чистые девчонки. — Были, — мрачно и веско уточнил генерал. — Были, — согласился Стас, ощутив неприятный толчок в сердце. Антон Спиридонович откинулся в кресле, взглянул поверх входной двери. Там висела репродукция стяга кавалерийской дивизии, времён Иностранной интервенции и Гражданской войны. В одной из таких дивизий, воевал дед Антона Спиридоновича, а позже он воевал с поляками и ходил в Бессарабию. — Значит он выбирает хороших, правильных девочек, — проговорил Аспирин, — они… они его розы? Стас сжал зубы. Ему не понравилось, что генерал принял то, сравнение, которое им навязывал убийца. — Да, — ответил он в слух, — скорее всего так. Генерал Савельев неприязненно, с досадой мотнул головой. — Смотрю, иногда, на нашу молодёжь, Стас, часто вижу некоторых девок с сигаретам в зубах, с пивасом, водярой, раскрашенные, как шалавы. Одеты так же, и ведут себя соответствующе. И их же не мало, мать их… Он снова качнул головой. — И думаю про себя. Почему не их? Почему… почему они выбирают именно хороших? Чистых? Правильных? Почему? Стас взглянул на генерала с легким удивлением. Генерал Савельев говорил с откровенной злой досадой и горьким разочарованием. Корнилову Аспирин всегда казался человеком жестким и даже жестоким. Генерал перехватил взгляд Стаса, прокашлялся. — Забудь, — велел он. Стас кивнул. — Когда, думаешь, он убьет снова? Через две недели? Через неделю?.. Корнилов качнул головой. — Раньше. Намного раньше. — Почему? — Он вошел во вкус. Почувствовал безнаказанность. Аспирин до хруста сжал пальцы рук, размял их. — Тогда поспеши, дай мне хоть какие — то сведения, мне нужно что — то говорить людям — пресс — конференция уже в среду. Их взгляды снова столкнулись. Взгляд Аспирина давил. Требовал. Просил. Корнилов молча кивнул и встал из — за стола.                                         ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Понедельник, 2 июня. Я бежала вверх по ступеням, так, словно, у меня вот — вот закончиться кислород. В голове пульсировала кровь. В ушах кричали, смеялись, плакали и говорили люди. Перед глазами еще сверкали моменты чужих воспоминаний. Они захлестнули меня на второй остановке, когда в вагон метро зашло очень много людей. Я видела семейные склоки, мать ругающую сына, двух мужчин, подравшихся из — за царапины на автомобиле, старика, что специально задавил щенка на своем автомобиле. Я взбежала по ступеням навстречу белому дневному свету. Выскочила вперед, толкнув стеклянную дверь, и чуть не задела дородную тётю с сумками. Женщина сначала испугалась, а потом «одарила» меня несколькими крепкими словами. Мне было всё равно. Я быстро шла вперед, стараясь избавиться от голосов и видений, проникших в мой мозг. Они орали, говорили, болтали. Обрывки эпизодов чужой жизни то и дело застилали взор, одна фальшивая реальность сменяла другую. Пару раз я чуть не врезалась в прохожих. Я остановилась возле магазина аксессуаров для телефонов, перевела дух. Вроде бы меня понемногу отпускало. Некоторые прохожие с подозрением косились на меня. Ленивой поступью прошел полицейский, окинув меня придирчивым взглядом. Я постаралась придать себе как можно более обыденный вид, надеясь, что он не заметит испарины на моем лице и судорожного дыхания. А то было пару раз, когда меня останавливали, и заставляли проходить тесты на содержание наркотиков в крови. Мало приятного, особенно, учитывая тот факт, что потом еще в школу сообщают. Полицейский прошел мимо. Я посмотрела ему вслед. Закрыла глаза. Прижалась спиной к стене ларька. Несколько раз вздохнула. За спиной, внезапно, зазвучал голос вокалиста OneRepublic. Я вздрогнула, отшатнулась от стены магазина, торопливо достала телефон. Звонил дядя Сигизмунд. Я приняла вызов. — Сześć wujek Sigismund (здравствуйте, дядя Сигизмунд). — поздоровалась я. — Привет, ягодка, — степенно произнес дядя, — ты уже освободилась? — Да, дядя, — я старалась говорить приветливо и вежливо, словно, со мной все в порядке. — Отлично. Ты не могла бы купить рис и имбирь? — Дядя Сигизмунд, — усмехнулась я, —  вы опять будете крутить роллы? Вы же уже пытались… — Не ты ли мне говорила, ягодка, что если не получилось с первого, второго и даже пятого раза, нужно пытаться, пока не получится? Я закрыла глаза. Тот чувство, когда тебя «приложили» собственным же высказыванием. — Хорошо, я куплю, — сдалась я. Опять мне, походу, придется кухню убирать. Потому что у дяди Сигизмунда опять, скорее всего, ничего не получится. Потому, как обычно, он в гневе оставит захламленную кухню и пойдет вниз, в мастерскую, копаться в моторах. Это его успокаивает. Я зашла в ближайший супермаркет. Людей, в целом, было немного, но очереди все равно были приличные, так как работало только четыре кассы. Возле всех четырех касс очереди уже насчитывали по десять — двенадцать человек. Ладно, постою, в принципе, я не тороплюсь. Всё шло хорошо, до тех пор, пока впереди меня не начала пробираться какая — то рыжеволосая девушка, в джинсах и светлом пиджаке. Разговаривая по телефону, она бесцеремонно прошла всю очередь и встала передо мной. Люди за моей спиной начали возмущаться. Я тоже не собиралась терпеть подобного отношения. — Извините, — я чуть склонила голову вбок, — а у вас, что льготы на хамское поведение? Девушка, я к вам обращаюсь. — Да, да, — тараторила рыжеволосая в трубку, — возьмите шампанское из холодильника. Нет! Другое… Подешевле! Она оглянулась, посмотрела на меня и вопросительно кивнула. — Что тебя не устраивает? Я здесь занимала очередь несколько минут назад. — Что вы говорите! — картинно удивилась я. — Как это я вас не заметила, простояв с самого конца очереди? — Надо было лучше смотреть, — отмахнулась рыжеволосая, — я отошла, когда ты подходила, наверное. Разминулись. — Девушка, здесь очередь! — сердито воскликнула какая — то женщина преклонного возраста. — Никакого уважения нет, — с сожалением покачала головой плотная женщина в летнем платье, — посмотри на неё! — Так! — прикрикнула рыжеволосая. — Я сказала, я здесь уже занимала очередь! — Да за кем ты занимала?! — напустились на неё женщины, стоявшие за моей спиной. — Вон за тем мужчиной, — рыжая неопределенно махнул в сторону выхода. Скандал разгорался. Люди перешли на крики. Я взяла продукты и демонстративно перешла в другую очередь. Благо, народу тут было немного. Я лучше уж постою сначала, ненавижу скандалы и ругань! Рыжую, все — таки, выпинали в конец очереди. Она, раздраженная и злая, тоже перешла на другую кассу. Я посмотрела ей вслед. Нет. Я не чувствовала торжества или морального удовлетворения. Только сожаление. Некоторые люди, чтобы чувствовать себя уверенными и защищенными, окружают себя крепостной стеной хамства, грубости и наглости. Так проще, как им кажется. Но их поведение, чаще всего провоцирует других людей на такую же грубость, по отношению к ним. Я просто подумала, глядя на нее, что если бы она попросила пропустить её вперед, объяснила бы причину, то я бы пропустила. Пусть даже на меня вызверилась бы вся остальная очередь. А так… Какой был смысл в таком поведении? Я расплатилась за купленные продукты, сложила в пакет и направилась к выходу. Каким — то чудом, рыжая успела проскочить вперед в следующей очереди. И когда я шла к выходу, она как раз рассчитывалась. Рыжеволосая девушка отложила телефон, открыла кошелек, и сунула карту кассиру. Затем, набила код на терминале и забрав продукты и поспешила к выходу. Я пошла следом, не торопясь. Проходя мимо кассы, где ее только что обслужили, я заметила лежащий в уголке смартфон. Это был Айфон рыжеволосой хамки. Я протянула руку, взяла телефон и поспешила за рыжей. — Девушка! — крикнула я ей. Но она меня не услышала. — Девушка! Вы телефон забыли!.. Ноль внимания. Куда она так торопится? Я прибавила шаг. Оставлять у себя чужую вещь, у меня желания не было, но и оставить его на кассе я не решилась. Айфон бы ей никто не вернул, слишком уж вещь понтовая. Я догнала рыжеволосую на стоянке, когда она открывала дверцу своего желтого SUZUKI swift. — Девушка, постойте! — воскликнула я подходя к ней. Она обернулась, мгновенно меня узнала. — Чего тебе еще? — угрожающе, неприязненно пробурчала она. Ну, конечно, её же выперли в другую очередь, а виновата я. — Вот, — я протянула ей телефон. Она застыла. Затем спохватилась и резко вырвала мобильник у меня из рук. — Господи… — прошептала она. — Я что его забыла?! — Д — да… — чуть заикаясь ответила я и чуть нахмурилась. …Шум воды в мойке… Кто — то ругается в соседней комнате… Я сделала радио по громче, не хочу слышать, как ругаются мои родители. Снова. Опять. Я чувствую злость на них обоих. Никто даже не пытается найти способы примирения! Кажется, они уже оба хотят развестись! Я закончила мыть посуду, выключила воду. Их голоса стали громче. — Хватит на меня орать! — кричал мужчина. — На себя посмотри, идиотка конченная! — Это я то идиотка? — визжал в ответ женский голос. — Это я на деньги, которые мы отложили для отпуска, себе пальто новое купила? Я?! — Во — первых, это мои деньги! Я их зарабатываю! — Да что ты говоришь! Ты бы уже всё про**ал, если бы не я! Козёл безмозглый! — Ах ты дрянь! — прорычал мужской голос. Женщина закричала. Я не выдержала, бегу в комнату, распахиваю дверь. — Папа стой! Не надо! — кричу я с ужасом. Усатый мужчина, повалил светловолосую женщину на пол и занёс кулак. — Эй! Блондиночка! Я вздрогнула… Воспоминание исчезло. Мы стояли на парковке. Рыжая щелкала пальцами у меня перед носом. — Э — эй… Приём. Ты меня слышишь? — Д — да… — заикаясь проговорила я. В голове еще ощущалась тяжесть и странный сумбур, тяжело было собраться с мыслями. — Я спросила, может быть тебя подвезти? — произнесла рыжая. — Подвезти? — переспросила я. — А… да нет. Спасибо. — Тебе спасибо, — она, вполне искренне, улыбнулась, — У меня в этой трубке все контакты. Это был бы трындец для меня. И слушай… Она отвела взор, подыскивая слова. — Извини за то, что я нам начудила в очереди… Я не хотела. — Бывает. — я пожала плечами и кивнула ей. — Удачи. — И тебе. Я направилась прочь и зашагала по направлению к своему дому.                                                РОМАНТИК Четверг, 5 июня. Запрокинув голову он смотрел на небо… Он любовался небосводом, наслаждался плавным, и в то же время, стремительным изменением оттенков. Небо постепенно темнело у него на глазах, в расширяющихся зрачках густела сливовая, чёрная тьма. Налетевший сзади ветер причесал его волосы, вздернул одежду, его губы тронула блаженная улыбка. Он ощущал приятную, возбуждающую лихорадку, он смаковал предвкушение… Ветер крепчал, воздух начинал отдавать вечерней прохладой. А расплывчатая сфера солнца спускалась за крыши домов и верхушки деревьев. Таяло тепло дня, стремительно мерк солнечный свет. На его лицо упали последние, прощальные лучи садящегося солнца. Несколько минут и наступил полноценный закат. Мужчина, стоявший на крыше дома, опустил голову, подошел к краю. Затем переступил через ограду и уселся на карниз. Его ноги висели над высотой шестнадцатиэтажного дома. Высота пугала и развлекала его одновременно. Он улыбался, глядя вниз, ему нравилось чувство опасности и осознание неминуемой гибели, в случае падения вниз. Это возбуждало… Он ждал. Ждал её. Ту самую, за кем наблюдал уже неделю. Ту, чей образ запомнил так четко и ясно, что закрывая глаза, мог бы перечислить все детали её облика: от двух миниатюрных родимых пятнышек на шее, до всех её сумочек, которые она носила с тем или иным образом. Он столько раз бывал рядом, проходил в нескольких сантиметрах от неё, вдыхал ласковый аромат её духов. А она, даже, не замечала его, не обращала на него внимания, вся погруженная в дела. Горделивая, независимая и дерзкая. Эта девушка была совсем, как роза Бобби Джеймс, что способна давать побеги до восьми метров. Эта роза устойчива к болезням и морозам, к стремиться вверх — в высоту, подальше от человека. Человеку приходиться пользоваться стремянкой, чтобы срезать её стебли. И она, ту, которую он выбрал… она такая же. Снизу, со двора, донесся шум автомобильного двигателя. Он затаил дыхание. Уставился вниз. Огни уличных фонарей точками очертили двор. Тьма бессильно клубилась вокруг них, создавая размытый ореол вязкого полумрака. Он следил за въехавший во двор машиной. Желтый SUZUKI swift, её машина, Бобби Джеймс. Он смотрел, как она припарковалась. Видел, как она вышла из автомобиля и звонко цокая каблуками по асфальту, разговаривая по телефону, направилась к подъезду. Он улыбнулся своим мыслям, своему предвкушению. Посмотрел на часы и начал готовиться. Достал крепеж, тросы, установил на крыше лебедку. Он хотел добраться к ней красиво, он желал сорвать её эффектно С риском. С привкусом опасности. Эту розу нужно срывать только так, рискуя собой, играя с опасностью. Он посмотрел на часы. Стал ждать. Оставалось ещё два часа. Сейчас она переодевается. Идёт в душ. Смывает макияж. Ужинает, только чай и фруктовый салат, смотрит любимый сериал и, чуть позже, гасит свет. Лежа в постели, думает о работе, о своей личной жизни, которой почти нет. Через время, уже перед сном, она трогает своё тело, отдаваясь пикантным фантазиям с героем любимого сериала. Сама доводит себя до сладкой истомы, тихо стонет, кусая губы, гладит свою обнаженную грудь, водит ладонью по животу, опускает её всё ниже. Он ухмылялся, стоя на крыше и представляя это, и он знал, что это — правда. Именно это сейчас и происходит в её маленькой квартире, на одиннадцатом этаже. Он проверил трос, крепежи, лебедку. Встал на край карниза. Вздохнул. Затем оттолкнулся от края и спустился вниз.                                 СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Четверг, 5 июня. Он не хотел покупать цветы, но знал, что это было необходимо, этого требовали обстоятельства. Он опять разозлил и разочаровал Риту. И ни с чем, просто так, не мог опять сегодня явится домой. Почти три дня, с момента третьего убийства, он фактически провел на работе, пятьдесят четыре часа из семидесяти двух. Сегодня, когда Рита должна уже была немного остыть, стоило попытаться сгладить конфликт, а для этого, само собой, нужен презент. Корнилов перебирал в своей голове варианты: — Конфеты? — Пошло, тем более, у него, как назло, вылетело из головы название тех, которые она так любит. Купить мягкую игрушку? — Вроде уже не студенты, не поймёт. — Нижнее бельё? — Он это уже проходил, Рита его так ни разу и не надела. Оставались только цветы. Продавщица, молодая невысокая и щуплая девчонка, металась вдоль витрин и без устали бойко щебетала: — Может быть, вот эти? А? Как вам? Смотрите, какие красивые и пахнут прекрасно! И стоят долго! Не нравится? Тогда, может быть, вот эти? Украсят любой интерьер, придутся по вкусу любой женщине! Как думаете, а? Мужчина? А, может быть, вам вот эти розы! Смотрите… — Нет, — категорично качнул головой Стас, —  уж только не розы. — Но, вы посмотрите… Я сказал: «Нет!» — рыкнул он. Девушка вздрогнула и замолчала. — Л — ладно… — пролепетала она. Его реакция, заметно, напугала её. Девчонка замолчала. Стас мысленно выругался. — Извините меня. — сказал он. — День тяжёлый. — Понимаю… — проговорила продавщица. Он внимательно посмотрел на неё. Она кивнула. — Извините. Я молчу. Стас, со вздохом, оглядел витрину и ткнул пальцем, в более — менее нормальный, с его точки зрения, букет. — Вот этот, давайте. — Упаковывать? — робко предложила девчонка. — Да. — Какого цвета предпочитаете упаковку? — тут же затараторила она. — У нас есть фиолетовая, розовая, золотая… — Золотую, — поспешно, перебив её, сказал Стас. — Давайте золотую. — Хорошо… С вас, семьсот восемьдесят рублей. Корнилов открыл кошелек, молча отсчитал положенную сумму, протянул ей и взял цветы. — Сдачу оставьте себе, — буркнул он и направился к дверям магазина. Перед тем как добраться домой, Стасу пришлось выстоять сорокаминутную пробку на проспекте Жукова. А когда он приехал, то обнаружил, что Рита и не подумала сменить гнев на милость. И цветы, никак на ее настроение не повлияли, скорее, они даже возымели обратный эффект. Она закрылась в их спальне и включила телевизор, максимально громко, чтобы он слышал. Так она делала всегда, когда была сердита на него. Знак того, что она категорически не хочет с ним общаться. Стас не настаивал, он подошел к комнате дочери, постучал и заглянул. — Алина? — позвал Стас. Дочка, сидя в кресле, обернулась и активно замахала рукой. — Да, хорошо, — произнесла она в трубку, — только давай, лучше, на два часа. Там акция… Она снова выразительно замахала рукой, умоляя отца, чтобы он вышел. Стас усмехнулся ей, показал купленную, по дороге домой, шоколадку. Алинка беззвучно вытянула губки. Она улыбалась, слушая собеседника в телефоне. Корнилов вышел. Улыбка предназначалась не ему, и он это знал. Он понимал, что чем старше будет становиться его дочь, тем чаще её улыбки буду доставаться другим. Стас вышел на кухню, цветы бросил на стул, погасил свет и открыл окно. Ночной, стылый воздух лизнул его лицо. Стас чиркнул спичкой, закурил, выдохнул сочный, горький дым. Ночь была беззвездной. Темной. Из — за низкой облачности, не было видно, даже молодой луны. Он взглянул на опустевшую улицу вниз, прохожих почти не было. Только изредка, по улице генерала Кабрышева, проносилась пара — тройка автомобилей. Стас поднес сигарету к губам. Он гадал, где сейчас Романтик? Что он делает? Спит или выдумывает очередное у******о? А может быть ужинает? Или, может быть, именно в этот момент, он убивает очередную девушку? И никто, никто в этом городе, абсолютно точно, ей сейчас не поможет. Романтик это знает, и, наверняка, радуется. Наверняка восторгается собственной безнаказанностью и властью над беспомощной девушкой. Стас закрыл глаза, оттопырив большой палец правой руки, потёр лоб. Скрипнула дверь кухни, он обернулся. Рита стояла в дверях, сложив руки на груди. Она вздохнула, глядя на сигарету в его руке. — Кажется мы договорились, что наша кухня не курильня. — проговорила она с обвиняющим холодком. Стас затушил сигарету. Рита все ещё сердиться на него, но у нее явно наблюдается положительная динамика в сторону примирения. Она подобрала подол халата, села за стол, взяла цветы. — Тюльпанчики, — хмыкнула Рита. Она понюхала букет. — Ненавижу их. Стас закрыл окно. Улыбнулся. — Лучше бы ты вина купил, Корнилов. — усмехнулась Рита. — Или коробку конфет. — Я забыл название твоих любимых, — признался он. — Я так и поняла, — вздохнула Рита. — Я могу сходить. — Ночью? Брось, — она поморщилась. — Главное не что ты купил, а сам факт, что ты хотел меня порадовать. Стас подошел к столу, сел напротив нее. Она смотрела на него, через секунду на ее губах образовалась снисходительная улыбка. — Что на работе? Трудно? — Терпимо. — Стас не любил и не хотел обсуждать работу дома. Это было его правило, и Рита это знала. Она спросила, рассчитывая именно на такой ответ. Он купил цветы, проявил внимание. А этот вопрос был её ответным шагом на его попытку примерения. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Затем Стас мягко накрыл ладонью её руку. Рита, в ответ, взяла его ладонь, двумя руками, сжала, глядя ему в глаза. Он перегнулся через стол, их губы соприкоснулись, слились в продолжительном поцелуе. Они не услышали, как открылась дверь на кухню. — Мам… пап… Стас быстро отстранился. Рита, смущенно, убрала волосы за ухо. На пороге стояла Алина, и переводила удивленный, растерянный взгляд с отца на мать и обратно. — Я просто… хотела узнать… — пролепетала Алина, — можно мне завтра с Таней и Катей пойти погулять? В два часа? — Хорошо, доча, — кивнула Рита, — только чтобы дома была в семь. — Ну ма-ам… — В шесть, — с нажимом произнесла Рита. — Па-ап! — обиженно воскликнула дочка. — Оленёнок, не торгуйся, — попросил Стас с улыбкой. — Не забывай, что твои репетиции не прекратились с началом каникул. — Я помню, — вздохнула Алина и кивнула, — ладно. В шесть, так в шесть. Спокойной ночи. — Спокойной ночи. Рита и Стас ответили почти одновременно. Затем переглянулись. У обоих на лицах растянулись добродушные, ласковые и любящие улыбки.